Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин

Преподавали в школе живописи превосходные художники, среди них Левитан. Серов, Бакшеев, Пастернак. (Запомнилось: в «Ниве» печаталось «Воскресение» Толстого, иллюстрировал Пастернак.) Первым учителем для него стал Н. А. Касаткин; уже в преклонных годах, Комаров всегда с чувством глубокой признательности вспоминал его. И все же он не усидел там долго. Ему было тесно среди стен.

Рисунки его не удовлетворяли. «Они не удовлетворяют художника всю жизнь, — скажет он потом. — Лучшие картины художника в его воображении. Когда он начинает переносить на холст, они очень линяют…»

Тянуло на простор, ближе к природе. Хотелось слышать галочий крик, видеть, как носятся низко над водой стрижи перед дождем, перекатывается ветер по спелому ржаному полю…

Проучившись два года, он оставил училище.

«Ушел на волю, в лес. Променял на зайцев, на костры, дремучие боры», — так он объяснил свой уход.

«Ищи, ищи, — кто-то шептал ему. — Ищи и найдешь!»

Вероятно, это был голос таланта, данный ему от рождения. Талант будоражил и не давал покоя.

Пристально вглядывался Алексей Комаров в жизнь бессловесных существ, населяющих землю; удивительный, необыкновенный по красочности и неповторимой прелести мир открылся ему.

Он видел, как в густой чаще лезет в дупло за медом косолапый лакомка-мишка и, застигнутый собаками-лайками, яростно рычит и отмахивается, норовя зацепить когтями, как только что отмахивался от жалящих пчел…

Он видел, как в половодье на пеньках сидят дрожащие перепуганные мокрые зайчишки и ждут, молят всем своим видом, чтоб подъехал добрый человек и вызволил из беды…

Видел, как в страшный лесной пожар с громом и треском валятся наземь обгоревшие великаны-деревья и в тучах черного дыма, блеске искр и сиянии пламени взвиваются вверх тысячи птиц и, опалив крылья, тут же падают в огонь…

И как весной, словно стремясь восполнить эти потери, новыми голосами наполняется природа. Вылупляются из яиц желторотые птенцы; пробует стать на неокрепшие ножки новорожденный олененок; у белки появляются бельчата…

Но ведь надо на что-то и жить. Тетки состарились, уже не могли содержать его. Да и сколько можно сидеть на чужой шее!

Шел по Москве, денег нет. Где бы достать? Видит: редакция «Народное благо». Сбегал домой, прихватил рисуночки. «Вам не надо?» — «Давайте. Сколько вам?» — «Не знаю, сколько дадите». — «Вот вам пять рублей. Хватит?» Пять рублей за несколько минут работы! Он был на седьмом небе, вот удача так удача. Журнальчик оказался дешевенький, по духу сугубо провинциальный, даже черносотенный. Больше с ним не имел дел. Но начало было сделано.

Из уст Алексея Никаноровича мне будет известен еще и такой факт. Черкизово в прошлом принадлежало помещику Черкасскому, который проиграл его в карты. Новый хозяин заказал известному зодчему Казакову церковь, и в оформлении — четыре картины, память о выигрыше. Как вышло, что выбор пал на Комарова, кто навел на него, он и сам не ведал, но, словом, вдвоем с приятелем они взялись за роспись. «Смелость рук — расписывать ризницу от руки, изображать сказочных птиц с длинными хвостами, с невероятными хохлами, — благодушно иронизировал Алексей Никанорович. — Поп поглядел — изрек: «Замысловато, но благолепно и храм украшает». С другом Фомкой за две недели заработали 15 рублей. Первый заработок».

Если в этом рассказе все соответствует действительности (думаю, так оно и есть: память у Алексея Никаноровича была хорошая), то, выходит, фортуна уже благоволила тогда приметить молодой талант. Но я так и не понял, что было раньше — церковная роспись или рисунки в журнале «НБ».

«Я был очень застенчивый и скромный. В незнакомом обществе я чувствовал себя неловко, краснел, смущался. Мне все казалось, что я смешон», — напишет он со временем про себя. Как такому робкому да стеснительному выбиваться в люди?

Вдруг получил письмо от редактора журнала «Псовая и ружейная охота». Его дебют был замечен! Журнал находился в имении помещика Озерова, около города Венёва. В пяти-шести верстах. У того была большая охота, около ста борзых и полсотни гончих. Нарисовал на пробу. Немедленно пришел ответ: «Хорошо, но собак не знаете. Приезжайте ко мне». Поехал в его имение. Слез с поезда, видит, стоит тройка. Кучер: «Кто тут Комаров?»

Встретил старик, высокий, барин. Бородка с проседью. Черные брови. Познакомил с семьей. После — во двор. Со всех сторон окружили борзые, мчатся отовсюду. Громадные, выхоленные, шерсть шелковистая, глаза сверкают, хвостами-прави́лами размахивают. Борзятники, доезжачие… вот она, классическая русская старина! Пошли на другой двор. Там гончие, выжлятники… это кто с гончими, управляется с ними.

Стал рисовать борзых. Озеров объяснял, в чем прелесть борзой собаки, какими должны быть уши, хвост; надо признать, знал он их преотлично. «Равной в свете нет, — убежденно заявлял он. — Все остальные перед борзой пасуют. Она самого благородного происхождения, ведет начало от фараонов… Сперва были хорты, гладкие. Были помешаны с южнорусскими овчарками, они дали такую псовину. А рост, сила развивались постепенно. Не боится волка. Некоторые в одиночку идут на волка». Так говорил этот энтузиаст русской борзой и псовой охоты.

Первый раз на охоту с борзыми… Зимой. Подали розвальни. На лавочки садятся охотники, а в середине между ними — собаки. Розвальни едут без дороги по полю. Выскакивает русак, лошади мчатся, с гиканьем, борзые выскакивают. Начинается травля. Картина, захватывающая дух.

У Озерова он прожил с месяц. Осенью приехал в Свиридово снова. Показали охоту на волка. С доезжачими ездил подвывать. Искали волчий выводок. Казенные леса, так называемые засеки, тянулись на большое расстояние. Поехали. В овраге остановились, выжлятник руки сложил трубкой, низко к земле нагнулся, потом выше, выше… Настоящий волчий вой. Никто не откликался.

И вдруг сразу близко завыли волки. Молодые волки. Выбегает волчица с волчатами, увидели, остановились. Волчица оскалилась. Доезжачий сказал: «Поехали домой…» И шажком стали отступать. Волчица проводила немного.

На другой день — охота. Волчица была опытная. Набрала гончих на себя и увела бог знает куда. После их собирали выжлятники. А из волчат убили лишь одного. В те дни он узнал много такого, чего не узнаешь, сидя в городе. Перво-наперво, борзую собаку. Твердо усвоил: хвост у борзых — прави́ло, у гончих — гон; выжлец — значит кобель, выжловка — сука, своя, охотничья терминология… Охотничьих лошадей тоже усвоить надо было. Лошади — полудонцы, кабардинки…

После несколько лет молодой художник рисовал для журнала «Псовая и ружейная охота». Первые рисунки не удовлетворяли: заимствовали у немцев, а подражать — всегда плохо. Все пошло по-другому, когда он нашел верный тон. Именно тогда, в Свиридове, он